Была она жестка,
Но не жестокой,
И тяжела была, —
Я вес ее знавал!
Зеленый якорек —
Дань юности далекой —
Ей тяжести, казалось, придавал
И если,
Хоть бывало так не часто,
Он слышал ложь,
Иль вздор несли при нем —
В столешницу ладонь влипала:
— Баста!
А он умел поставить на своем.
Его рука без дела не срывалась.
Зато когда встречались «кореша»,
Она с размаха щедро раскрывалась,
Как вся его матросская душа.
И если другу приходилось туго,
А тот был прав — отец рубил сплеча.
В заснеженном двадцатом
Он за друга, за честь его —
Дошел до Ильича.
Он знал:
Ильич — не терпит безучастности,
И не ошибся в тот далекий час:
— Когда судьба товарища
в опасности, —
Сказал Ильич, — готов я слушать вас!…
Я перенял немногое от бати,
Но времени и смерти вопреки
Я чувствовал всегда в его пожатии
Тепло и верность ленинской руки.